9 июня 2009 года нашему земляку заслуженному работнику культуры РСФСР, члену Союза писателей России Валентину Петровичу Баранову исполнилось бы 85 лет.
Валентин Петрович Баранов родился в 1924 г. в с. Верхнеспасское Тамбовского уезда Тамбовской губернии (ныне Рассказовского района Тамбовской области) в семье крестьян. Трудовую деятельность начал после окончания средней школы № 4 г. Рассказово в 1941 г. помощником комбайнера в колхозе им. К. Маркса Рассказовского района. В сентябре-ноябре 1942 г. обучался в Тамбовском пулеметном училище. С 15 ноября 1942 г. на фронтах Великой Отечественной войны. Участвовал в боях на Сталинградском, Донском, Южном, 4-м Украинском фронтах в качестве разведчика 3-го дивизиона 50-го гвардейского артиллерийского полка 24-й гвардейской стрелковой дивизии 2-й гвардейской армии. После тяжелого ранения 31 июля 1943 г. в бою за освобождение г. Донецк и лечения был списан со строевой службы. В 1944-1945 гг. работал начальником военной подготовки Рассказовского районного Совета Осоавиахима, проходил службу в 11-й окружной школе снайперов в районе ст. Рада. В послевоенные годы окончил историко-филологический факультет ТГПИ, работал заведующим отделом культуры Рассказовского райисполкома, учителем Котовской семилетней школы Рассказовского района, директором Карай-Салтыковской средней школы Инжавинского района, директором Красносвободненской школы-интерната Тамбовского района, секретарем Красивского и Инжавинского райкомов КПСС. В 1967-1990 гг. директор Тамбовского филиала Московского государственного института культуры, в 1990-1994 гг. ректор Тамбовского государственного института культуры, с февраля 1994 г. профессор кафедры отечественной истории Тамбовского государственного университета им. Г.Р.Державина. Кандидат исторических наук (1972), доцент (1974), заслуженный работник культуры РСФСР (1979), профессор (1985), член Союза писателей России. Автор книг «Трудные версты» (1985), «Дороги» (1992), «Тамбовские встречи» (1997), «В дни грозовые» (1999), «Люди и память» (2001), многих научных работ по проблемам развития отечественной культуры и истории родного края. Награжден орденами Отечественной войны 1-й степени, Дружбы народов, 12 медалями.
В Государственном архиве социально-политической истории Тамбовской области имеется на хранении фонд личного происхождения В.П. Баранова. В числе его документального наследия рукописи книг, дневник, переписка, личные документы (удостоверения, мандаты, диплом кандидата наук, выписка из трудовой книжки), материалы служебной деятельности (диссертация и автореферат на соискание ученой степени кандидата наук, научные статьи, методические рекомендации), материалы о праздновании юбилеев, награждении, присвоении почетного звания «Заслуженный работник культуры РСФСР» и др.
Сегодня мы предлагаем вниманию читателей выдержки из дневника В.П. Баранова, который он вел с конца 1940 г. по сентябрь 1942 г., будучи помощником комбайнера и секретарем первичной комсомольской организации колхоза им. К. Маркса Рассказовского района. Начало войны – страшного испытания, выпавшего на долю в том числе 17-летнего юноши, его взросление, идеологические убеждения и мировоззренческие принципы, первая и единственная – на всю жизнь - любовь нашли отражение в аккуратно написанных строчках на пожелтевшей от времени бумаге. Символично, что эпиграфом к своим записям вчерашний подросток избрал древнюю пословицу: «Живым – жить, мертвым в могилу».

1941 год
22 июня, 11 часов
Только сейчас был на митинге. Неожиданная весть ошеломила всех. В ночь с 21 июня на 22-е германские войска неожиданно напали на нашу страну. Со стороны германской авиации подверглись бомбардировке Севастополь, Житомир и ряд других городов. На митинге многие плакали.

28 июня
Идет мобилизация. Берут на фронт мужчин с 1905 года рождения по 1918 г. включительно. В селе повернулась жизнь как-то по-другому. Молодежи на селе осталось мало. Нам предстоит большая работа.

1 июля
Жарко. Нещадно палят лучи солнца. Почти все время проводим на речке. Загораем. Иногда на берегу собирается много ребят, и тогда идут бесконечные толки о войне, о прошлом, мечтаем о будущем и т.д.
Много комсомольцев сегодня едут на трудовой фронт. Наша молодая жизнь идет своим чередом. Вечером берем гармошку и бродим по улицам. Стало заметно скучней. Приходим – начинает светать…

14 июля
Сегодня был на собрании комсомольцев Рассказовского района. На собрании встретил ученицу своего класса Чернову Антонину. Она работает теперь на прядильной фабрике. Рассказала мне, что все комсомольцы нашего класса мобилизованы на трудовой фронт. С комсомольцами уехала пионервожатая школы Люба Медведева.
Доклад на собрании делал секретарь РК ВЛКСМ Зимин. После собрания объявили, чтобы все ребята явились к 11 часам вечера в здание РК ВЛКСМ.
В райком ходили вместе с Сергеем Барановым. С каждым комсомольцем отдельно беседовали Зимин и члены бюро райкома комсомола. Кажется, впервые я почувствовал отвращение и всю сущность настоящей войны. Набирали добровольцев на фронт. На стенах плакаты: «Не быть врагу на нашей земле!», «Уничтожим немецких оккупантов, пробравшихся на нашу землю!»…

8 августа
Можно не заметить, как бежит время, если бы не бросалась в глаза изменяющаяся с каждым днем окраска лета. Давно отцвели яблони. Их ветви теперь сгибаются под тяжестью созревающих плодов. На огородах появились первые огурцы.
Я смотрю на ребятишек, бегущих с соседнего огорода. Один из них меньше всех; он держит край рубашки в зубах и быстро улепетывает за своими товарищами. Мне видно, как они останавливаются за кустами и делят добытое. Все это заставляет подумать меня о прошлом. Пролетело детство – изменились взгляды на жизнь. По-прежнему уже не выглядит все вокруг. Что-то новое управляет мною. Я хорошо прожил детство. Но кто может сказать мне, что и юность моя будет хорошим воспоминанием в будущем? Никто не может остановить быстрый бег годов. Проходят они и уже не воротятся вновь.
Какие испытания ждут меня впереди? Немного узнал я за свою начинающую развертываться жизнь, больше предстоит мне узнать впереди. Новые, необъятные горизонты друг за другом открываться уже начали передо мной. Я еще ничего не вижу там впереди, но таинственные силуэты новых годов, на которые в минуты раздумья останавливается мой взгляд, сулят мне что-то страшное.
Шатается снова мир. Очередная война развертывается со страшной силой. Еще неостывший от крови «серп смерти пожинает жизни колосья». Зловещая тень смерти реет на большом пространстве земли. Бьют друг друга люди. Рано или поздно я попаду в пучину этой бойни, и, быть может, волна человеческих жертв захлестнет мою коротенькую жизнь. Темно впереди…

13 августа
Первый день работаю весовщиком комбайновой уборки. Я еще ближе знакомлюсь с колхозниками. Иногда около вороха пшеницы рассядутся мужики, и тогда начинаются бесконечные разговоры. Многое я слышу за день. Слышу смех, вижу веселые и грустные лица, а иногда вижу красные от слез глаза. Плачет или жена убитого мужа, или мать пропавшего без вести сына. Глядя на них, защемит сердце, болью отзовется в сознании, и тогда крепись – не то заплачешь. Вот и сейчас, когда пишу я, слышу, как плачет мать, слезы катятся по ее лицу, обострившемуся за последнее время.
Возвращаюсь с работы поздно. Иногда брошу сноп на бестарку, лягу на спину и, глядя в звездное небо, долго-долго думаю. Мысли одна за другой под стук колес назойливо лезут в голову. Помню клуб, переполненный молодежью, когда Борис, Сергей и я организовали вечер самодеятельности. Борис играл на гитаре что-то грустное, тихое, и зрители с уважением смотрели на него. Все это прошло. Не встречаюсь я с Борисом, как было прежде. Только письма, получаемые мной от него, говорят мне, что он живет теперь новой жизнью.
«Война» - одно слово внушает мне что-то такое особенное, отвратительное. С каждым днем уносит она тысячи жертв. Будет ли ей конец когда-нибудь?..

26 августа
Я стоял около весов, когда тракторист Федор Петрович Носков, остановившись неподалеку от нас, взволнованным голосом крикнул: «До свиданья, товарищи!». По его лицу было видно, что у него случилось что-то особенное. Он ниже сдвинул козырек пыльной фуражки и быстро зашагал по дороге.
- В чем дело, Федор Петров?
- Требуют!.. В райвоенкомат требуют! – махнул он нам рукой.
- Всех поберут… Как только и управляться будем?.. – сокрушенно сказал кладовщик, - ить, подумать надо, сколько взято-то!..
Бабы молча насыпали зерно в ящик. Несколько минут мы молчали. Ко мне подошел комбайнер.
- Валентин, пойдем со мной. Может быть, у нас что получится.
Я пошел за ним к комбайну. Ноги то и дело заплетались в траве. Подошли к трактору.
- Ну, так вот и начнем сейчас. Заводи!
Мотор заработал. Я сел за руль. Тронулись. Дядя Илья громко кричал мне с комбайна:
- Вправо! Налево! Так держи!
Руль крутился в моих руках из стороны в сторону. Хедер комбайна уходил то в глубь пшеницы, то почти весь шел над жнивой.
Через час приехала курсантка-трактористка. Но прошло не более получаса, подошла новая беда: у мотора трактора отломился вентилятор. Комбайнер крепко выругался. Рабочий день кончился неудачей. Я вернулся в табор колхоза. Моя роль была сыграна.

1 сентября
Ровно год назад с этого дня мы начинали новый учебный год. Сколько веселого смеха услышишь, сколько новостей узнаешь, сколько товарищей увидишь в этот первый день нового учебного года. В нашем селе закрыты все школы до октября месяца.
Неудержимо бежит время. С каждым днем я приближаюсь к тому дню, когда, как и мои старшие товарищи, пойду в армию.
Тревожно пишут газеты. На подступах к Ленинграду идут ожесточенные бои. Одесса под угрозой окружения. Немцы захватили Кривой Рог, Николаев, Гомель, Смоленск и другие города.
Рассказово наводнили военные. По городу на автомобилях разъезжают полковники, майоры и военные различных званий.
Сегодня был у тетки Лукерьи. Она плачет, когда я встречаюсь с ней. Мне очень жаль ее. От Лени уже три месяца нет писем.

7 сентября
Лунная ночь. Сегодня я назначен патрульным. Я стою на мосту и смотрю на матовую поверхность реки. Тихо. Лишь изредка слышу лай собаки да крик филина из соседнего сада. Я сел на край моста и задремал. Слышу: кто-то идет. Ко мне приближались несколько человек. Окрикнул: передние остановились. Один из них сказал: «Мы – комсомольцы. Идем домой с трудового фронта». Я пропустил их. Чтобы как-нибудь провести время, я тихо пою. Скучно. Где-то недалеко, слышу, веселятся ребята. Я дошел до магазина. Остановился со сторожем. Поговорили. Около дома Белкиной увидел несколько промелькнувших теней. Из открытого окна выглянула Настя и пригласила зайти. Я поставил винтовку в сенях и зашел в дом. Нина Красноперова, Зина, Маруся, Настя и Дуся над чем-то дружно хохотали. Через несколько минут я вышел с Дусей на улицу. Долго гуляли мы, пока крик петуха не заставил нас подумать о ее возвращении. Я проводил ее до дома, а сам пошел к мосту. Третий раз кричали петухи. Часа черед полтора уставший я ушел домой.

9 сентября
Обеденный перерыв. Холодный ветерок создает неприятное ощущение. Я лежу на краю силосной ямы. Внизу передо мной бочки с горючим. Это база. Здесь наливают горючее в тракторы, работающие на колхозном поле. Я поудобней растянулся на свежей соломе. Где-то высоко в небе летал самолет. Легкие облака плывут по небу. Самолет плавал в облаках. Он то нырял, всплывал, купался, то с ревом сверлил воздух над самым табором. Затем рванулся вверх и снова нырнул в облака. Через несколько секунд он штопором падал вниз, пока рука летчика не выровняла и не направила его по прямой, параллельной земле. Самолет шел на посадку. Наблюдения за самолетом вызывают во мне мечты. Много раз я думал об одном и том же – не выйдет ли из меня летчик? Ни война, ни страх перед смертью – ничто не может остановить меня перед желанием стать летчиком.
Мне кажется, я добьюсь осуществления своей мечты. Я буду когда-нибудь летать.

24 сентября
Первый осенний мороз. За рекой почернели от мороза листья помидоров и огурцов. Слышно, как звенит коса, ударяясь о стебли проса. Поле и огороды теряют зеленый цвет. Блестящий лемех плуга режет жниву. Гуд трактора мешается с ревом летающего в небе истребителя. По-новому встречается этот год осень.
Рано утром ходил в колхоз. В поле уже шли скирдовальщики. Бабы о чем-то громко спорили. В таборе колхоза оседлал лошадь и поехал в райком комсомола. Секретаря не было. Решил поехать в школу. На Советской улице я остановился около одной витрины, которая густо была окружена публикой. Наверху витрины надпись: «Окна ТАСС». Один рисунок изображал Гитлера, Риббентропа и Геббельса. Под рисунком надпись:
Кличет Гитлер Риббентропа,
Кличет Геббельса к себе:
«Я хочу, чтоб вся Европа
Помогала нам в борьбе!».
Слышались остроты и замечания по адресу Гитлера. Какой-то рабочий в промасляной спецовке язвительно заметил: «Ишь, гад, чего захотел!». А другой, помоложе, обращаясь к товарищу, сказал: «Он своим подчиненным того гляди зубы повырвет!».
Я поехал дальше. Не доезжая до Комсомольской улицы, встретил девятиклассника Щукина. Поговорили о школе, товарищах, преподавателях и т.д. От него я узнал, что Колька Конюхов учится в Тамбовском аэроклубе, а Сашка Емельянов, закадычный друг, учится на летчика-истребителя.
Солнце катилось к горизонту, когда я прибыл в Спасское.

1 октября
Резкий осенний ветер свистит в телефонных проводах. Далеко вдаль уносятся желтые листья с деревьев. Как огромные льдины, плывут пепельного цвета облака по небу. Грязь. Холодно…
У здания сельского Совета собрались несколько мужиков. Они только что вернулись с колхозных полей. Немного подальше стояли ребята и очень сдержанно разговаривали.
Я вошел в одну из комнат сельского Совета. Она забита людьми. Густой табачный дым окутал потолок. Кто-то открыл окно, но на него тотчас прикрикнули. За столом сидел начальник ВУС при сельсовете тов. Виноградов. Я услышал его слова: «Товарищи, все вы знаете, зачем мы собрались сюда. Наверно, вы читали постановление об обязательном военном обучении лиц мужского пола в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет, поэтому объяснять много не следует. Сегодня мы начнем обучение со строевой подготовки. А сейчас все выходите на улицу…».
У двери толкотня. Поднимается шум. Вместе со всеми я выхожу на улицу. Нас выстраивают. Подается команда и неуклюжий строй двигается с места. Молодежь посмеивается над старшими: «Дядь Евдоким, гляди, у тебя сзади хлястик-то болтается ровно конский хвост! Проберут тебя командиры за твою неряшливость в строю!». Пожилой Евдоким хмыкает что-то себе под нос и продолжает идти в ногу со своим соседом с такими же, как и у него, мохнатыми бровями и отросшей щетиной на лице. В строю то и дело слышится легкий хохоток. Мы подходим к начальной школе № 2. Навстречу идут опоздавшие.
Один из них с усмешкой на толстых губах подходит к командиру: «Товарищ начальник, разрешите или нет стать в строй?». Сзади слышится ругань. Это примыкают опоздавшие. В селе зажигаются огни. Мы маршируем. Часа через два нас отпускают домой.
Я подходил уже к дому, когда колхозный конюх Петр Иванович догнал меня. Мы разговорились о колхозной жизни.
- А где живет этот… Как его, черта! Ну, тот маленький, что сегодня работал у нас в колхозе?
- А, - вспомнил я. – Еврей, что ли?
- Ну, да…
- Не знаю. Где-то на нашей улице. А что?
- А все-таки, правда, евреи – шкурники. Почему это мы обучаемся, а он не пришел? Говорят, что их никогда не увидишь на фронте. Боятся смерти сильно, что ли?
Я промолчал. Вспомнил первую встречу с Хаэтом. Во время обеденного перерыва я пошел с ним домой. Плохо говоря по-русски, он старался рассказать о себе. Из его слов я понял, что он болен. Два раза бежал он от немцев. Раньше жил он в одном из польских местечек близ границы. 1 сентября 1939 года вспыхнула война между Германией и Польшей. Ему пришлось оставить лавку богатого хозяина и бежать в Белоруссию. Почти два года он жил в Белоруссии, но когда завязалась война между СССР и Германией, снова бежал от немцев. Я слушал его, и мне становилось жалко этого маленького оборванного человека. Боль и обида звучали в его словах. Я остановил Петра Ивановича около своего дома и сказал: «Глупости, не верь никому. Евреи такие же люди, как и мы». Я рассказал ему о Хаэте.

2 октября
Около ста человека заполнили два противоположных класса начальной школы № 2. Ярко горят две настольные лампы. Нам читают «Дисциплинарный устав». Рядом со мной сидит Арнольд Лимберг. Мы только что познакомились. В перерыв я вышел с ним в школьный сад. Постепенно мы разговорились о войне, об учебе и т.д. Арнольд учился в Белоруссии. Отец его, пожилой эстонец, был преподавателем русского языка и литературы в одной из русских школ. Арнольду 19 лет. Он может водить автомобиль и мотоцикл. Когда немецкие оккупанты подходили к г. Минску, Арнольд сам вывез на автомобиле свою семью. Он сокрушенно качает головой, жалуясь на то, что с началом войны их семья стала плохо жить. В Белоруссии Арнольду удалось кончить 10 классов средней школы и получить аттестат об окончании. Теперь он ожидает призыва в армию.
Мы весело болтали под высокой березой, пока взводный командир не крикнул нам. Мы прошли школьный коридор и вошли в класс. Перекличка уже началась. Ровно в восемь часов нас отпустили домой. На улице было темно. Моросил дождь. Дорогой Арнольд продолжал рассказывать мне о своей прошлой жизни. Около сельсовета мы остановились. Постояли. Мимо нас, громко разговаривая, шли допризывники. Арнольд подал мне руку и скрылся в темноте.

3 октября
Стрелки домашних часов показывали без пятнадцати минут три часа, когда я пошел из дома в Рассказово. Я решил сходить к секретарю комитета первичной организации школы № 4. Четыре месяца я не был в школе и теперь, приближаясь с каждым шагом к ее стенам, чувствовал какое-то легкое волнение. Я вошел в дверь, которая точно также скрипнула, как и четыре месяца назад, когда вместе с товарищами приходил на занятия. Я поднялся по лестнице, которая тогда была почти всегда грязной от ног учащихся, а теперь почему-то чистой. В коридоре пусто. На стенах ни одной газеты. Мои шаги гулко раздавались по коридору. Я остановился: меня поразила необычайная тишина. Ни из одного класса до меня не доносился спокойный или крикливый голос преподавателя. Только откуда-то был слышен женский смех. Я открыл дверь школьной канцелярии, как и всегда: «Можно?».
- Пожалуйста!
- Здравствуйте!
И тотчас же голос незнакомой женщины отвечает:
- Здравствуй!
На стенах все те же физические и административные карты. Даже большой глобус рядом с маленьким стоят на прежнем месте. Среди сидящих за столом только один знакомый – географ Алексей Александрович Неплюев. Я подхожу к нему и спрашиваю секретаря первичной организации. Он отвечает с тем же грубоватым тоном: «Школа сейчас не работает, Баранов. Ждем гостей… (Тот же кашель). И секретаря нет пока. Поищи кого-нибудь из членов комитета. Узнай у ребят…».
Я вышел на улицу. У ворот фабрики рядом с витриной стахановцев висел плакат: «Учись распознавать самолеты противника!». Внизу плаката рисунки немецких самолетов Ю-88, Не-111 и др. Я шел и думал. Мне становилась понятной новая обстановка в школе: тишина в коридоре, классах, чистая лестница. На Комсомольской улице стояли несколько подвод с хлебом: закрыли шлагбаум. Я дождался, когда пройдет паровоз. Из репродуктора, установленного около радиоузла, донеслось: «Внимание, граждане, восемнадцать часов по московскому времени…». Я заспешил. На Советской улице зажглись огни. Около кинотеатра остановился у витрины с последними известиями. Рослый красноармеец читал вслух сообщение Информбюро своему товарищу, который, переминаясь с ноги на ногу, внимательно слушал его.
В кинотеатре демонстрировался киносборник № 3 «Победа за нами!». Я купил билет на второй сеанс. В фойе стояли три лейтенанта и оживленно разговаривали с девушками. Все они, смеясь, смотрели в сторону стройной девушки и лейтенанта, которые ловко лавировали между танцующими. Минут через пятнадцать раздался звонок. Я прошел в зрительный зал и с трудом нашел номер моего сидения. Погас свет, и на экране появилось поле боя. Несколько красноармейцев идут на сложные дела. Они совершают подвиг, который долго останется жить в памяти зрителей.
…Летят фашистские самолеты. Внизу маленькие белые домики. Это город. Но вот на месте домиков образовываются черные пятна. Сброшенные бомбы делают свое дело. Город горит. На мостовых и тротуарах лежат убитые при бомбардировке. Низко стелется густой черный дым. С одной стороны входят немецкие солдаты…
Сзади меня кто-то глухо вскрикнул. Я оглянулся. Две женщины широко открытыми глазами смотрели на экран. Кончился фильм, который оставил много впечатлений у зрителей. Все выходят на улицу. Многие возбуждены. Светло. Круглая луна висит над городом. Низко над городом пронесся истребитель. Я зашел в парикмахерскую. Два рабочих, дожидаясь своей очереди, играли в шашки. По радио передавали какой-то концерт. Подстригшись, я вышел на улицу. Было холодно. Незаметно я дошел до Спасского. Где-то играла балалайка. Домой идти не хотелось. Я пошел к Ивановым. Мы долго играли на гитаре. Время было около часа ночи, когда я пожелал им крепкого сна и пошел домой.

10 октября
Сегодня утром мой отец получил повестку. Почти двое суток льет дождь. Мое настроение ни к черту. Пока я бегал за подводой в колхоз, пальто и фуражка на мне насквозь промокли. Дома собирали необходимые вещи для поездки отца в часть. Мать и сестренка плачут.
Поздно к вечеру все было готово, и мы тронулись в Рассказово. Беспрестанно лил дождь. Чтобы не было холодно, я то и дело спрыгивал с телеги и бежал рядом по скользкой дороге. В райвоенкомат прибыли ночью. За столом сидел дежурный – молодой паренек в военной шинели – и громко кричал в телефонную трубку. Пока отец разговаривал с каким-то начальником, я грелся около голландки. Было неохота выходить на улицу, когда отец позвал меня. На улице было темно. Грязь хлюпала под ногами лошадей. Мы проехали мост и минут через пятнадцать подъехали к дому наших знакомых. Косой луч света, падающий из окна, освещал палисадник. Мы вошли в кухню, из которой были видны большие стенные часы в соседней освещенной комнате. Хозяйка долго хлопотала вокруг нас, пока на столе не появился ужин. Я устроился спать на диванчике у окна. Всю ночь я не мог уснуть. Мерно тикали часы. В окно дул ветер, и разбитое стекло неприятно дребезжало. Я думал о том, что, быть может, с отцом вижусь в последний раз, и эта мысль не давала мне покоя. Только к утру я согрелся и уснул, но, услыхав голос отца, быстро встал. Мы наскоро закусили и пошли в райвоенкомат. Город просыпался: слышались сирены автомашин, где-то пел петух, грохоча по рельсам, прошла дрезина. В райвоенкомате уже толпились мобилизованные, когда мы пришли. Я сел рядом с матерью и изредка посматривал на нее: она плакала. Отец подозвал меня к себе и сказал, что мне пора ехать домой. Мы вышли во двор. Что-то больно отозвалось в моей душе, когда отец вытащил из кармана часы – те самые, с которыми он ходил на работу – и отдал их мне. Я простился с ним и пошел домой. Я не заплакал, но на душе было тяжело. На повороте дороги я обернулся: отец прощально помахал мне рукой.

16 октября
Я читаю газету. Советское Информбюро сообщает: «В течение 14 октября наши войска вели бои с противником на всем фронте и особенно ожесточенные на Вяземском, Брянском и Калининском направлениях. После ожесточенных боев наши войска оставили город Мариуполь. В ночь с 14 на 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось».
Я перевертываю газету и читаю о потерях английской авиации. Далее шло об уборке колхозного урожая, движении двухсотников и т.д.
Многие не верят в помощь Англии Советскому Союзу. В самом деле: если между Англией и СССР заключен договор о взаимопомощи, то почему же в таком случае Британия не перебросит часть своей армии на помощь Советскому Союзу? Не сделает ли подлости Советскому Союзу его союзница Англия? Ведь были же обмануты ею Франция, Финляндия и Норвегия. Кто же после этого будет уверен в незыблемости Британского соглашения с СССР?

30 ноября
Скучно. Полное одиночество. Чтобы рассеять свои невеселые думы, читаю «Паровой Дом». Но и здесь все напоминает мне войну. В Индии против английских угнетателей вспыхивает восстание сипаев. Мятежные отряды одерживают ряд побед над королевской армией. Но вскоре восстание было подавлено, после чего началась жестокая расправа с восставшими. «В общем итоге к началу 1859 года число погибших офицеров и солдат из туземцев превышало 120 тысяч, а число индусов, поплатившихся жизнью за участие – часто недоказанное – в этом восстании, простиралось до 200 тысяч. Таковы результаты страшных репрессий, против которых Гладстон энергично и не без основания протестовал в английском парламенте».
Я уже не читаю дальше, а думаю над тем, сколько же жизней унесли вот такие восстания, мятежи и войны со времени рождения первого человека на земном шаре. Должно быть, много! И все эти бойни происходят от того, что одни люди имеют захватнические цели, осуществления которых не хотят другие. Будет ли когда-нибудь жизнь без эксплуатации человека человеком, корни которой надо искать в начале жизни первобытных людей? Ведь тогда бы прекратились войны и все эти страшные репрессии, о которых писал Жюль-Верн, и счастливая жизнь потекла бы на всей площади земного шара, так обильно политой человеческой кровью…

1942 год
4 марта
Полчаса тому назад я проводил комсомольское собрание. Слушали отчет комитета о работе комсомольской организации. Собрание голосовало за удовлетворительную оценку комсомольской работе. Сегодня в колхоз приезжал Лепишко. На собрании он долго говорил о беспорядках в колхозе, о лишении колхозного имущества, о пьянке правления и т.д. Кончив дальнейшую речь, он попрощался с колхозниками и уехал обратно в город. Челны правления остались безнаказанными. Колхозники возмущаются: «Поговорил и уехал!». О безобразии членов правления колхоза я говорил и в райкоме ВЛКСМ, и в политотделе, и прокурору, но везде мне отвечали: «Подожди, мы до них доберемся». Трудно одним комсомольцам восстановить порядок в колхозе. Подходит время подготовки к севу, а в колхозе еще не закончена молотьба и неизвестно, когда она закончится. Председатель пьянствует и не попадается на глаза колхозникам. Наши комсомольцы здорово мешают разгильдяям и пьяницам. Редко бывают собрания без выступлений комсомольцев. Сейчас комсомольская организация имеет шестнадцать комсомольцев.

23 марта
Мое выступление против Полякова не прошло даром. На моем заявлении, в котором я просил сельсовет принять меня на работу заведующего клубом, он написал: «В просьбе отказать как не оправдавшему себя на общественной работе». Я молчу при встрече с ним. Обидно.

27 марта
Сегодня в политотделе услышал приятную новость: снимают с работы главного бюрократа – Полякова. Резонова даже сказала: «Мое пожелание ему – отправиться на фронт». Надоел!..

26 апреля
В колхоз прибыл Евдокимов – работник районного отделения НКВД. За мной приходил нарочный. От него я узнал, что Евдокимов приехал для проведения внутриколхозного семенного займа. Я встретился с ним в здании колхозного правления. Лицо рябоватое. Хитер. Стриженый. Фуражку надвигает глубоко на лоб. Обход колхозников – владельцев домов – начали с девяти часов утра. Некоторых обыскивали. Только вечером закусили в одном доме, а затем продолжали обход. В правление колхоза вернулись в 10 часов вечера. Нас ждали Тюкавин – секретарь РК ВКП(б), Иванова – уполномоченный райкома партии, Мокров – председатель сельского Совета и несколько незнакомых для меня личностей. Мы доложили о ходе нашей работы. Прошло еще полчаса, и все разошлись в разные стороны, чтобы назавтра собраться в этом правлении.
Я шел и думал о своей работе за прошедший день. Мне не понравилось обращение Евдокимова с некоторыми колхозниками. Несколько раз я порывался его остановить. Один раз мне это удалось. Он ничего мне не сказал. Когда мы вышли, он, как бы продолжая прерванный разговор, заметил: «Если мы будем обращаться с людьми мягко, то в поле на следующий год может вырасти бурьян. Никто не даст семян колхозу, если мы не возьмем их сами».

4 мая
Гроза. Льет дождь. Только сейчас одел сухое белье. Прочитал ноту народного комиссара иностранных дел товарища Молотова о зверствах и насилиях немецко-фашистских захватчиков в оккупированных советских районах. Жутко.

5 мая
В поле обычно я выезжаю в 5 или 4 часа утра. Мне нравится работа объездчика колхозного поля. Эту работу я получил 10 апреля. Утренний ветерок всегда вызывает у меня хорошее настроение. Верховая езда нисколько не утомляет меня за день. Часто я останавливаюсь около одного излюбленного места у высокого берега реки и смотрю на начинающие зеленеть луга, стада коров, болота, заключенные в рамки зеленой травы, и стаи диких уток над ними. Чертовски красиво бывает, когда первые лучи солнца осветят поверхности многочисленных луж на противоположном берегу. Я долго смотрю на этот клочок природы, так мастерски умеющий отгонять дурное настроение. Иногда я беру с собой рассказы Ги де Мопассана и в свободную минуту ухожу куда-нибудь в скирды и там с удовольствием читаю. Веселое настроение не покидает меня и тогда, когда у меня кончается рабочий день, и я возвращаюсь к своему дому.
Но сегодня день закончился у меня тем, что я расстроенный и злой уехал домой. Причиной этому послужила нечаянная встреча с человеком – жертвой голода.
Часа в четыре вечера я ехал дорогой мимо аэродрома. С одной стороны дороги лежали авиабомбы, по другую – копны колхозной ржи. Я уже сворачивал на другую дорогу, как вдруг заметил человека, одиноко стоявшего около снопов. Он стоял ко мне спиной и, очевидно, не замечал меня. Я подъехал к нему. Это был мальчик лет четырнадцати. Брови у него испуганно поползли вверх, губы как-то скривились. Он сделал робкий шаг назад и вдруг непонятно залопотал. Я задал ему несколько вопросов, но он не ответил. Я понял, что передо мной стоит глухонемой. Он учился в школе глухонемых, так как я с трудом разобрал, что у него нет отца, живет он один и есть ему совершенно нечего. В руке он держал только что отрезанные колосья. Я хотел сказать ему, чтобы он шел с поля, но, увидев в глазах его слезы, я ничего не сказал. Всю дорогу я мучительно вспоминал эту встречу.

25 мая
Получил повестку о предстоящей медицинской комиссии.

26 мая
Был в райвоенкомате. Медицинская комиссия признала меня годным к службе в военно-воздушном флоте. Очевидно, меня пошлют учиться в школу парашютистов. Мне это не очень нравится.
В районном агитпункте играла гармошка, плясали и пели допризывники. Около двух десятков стриженых парней, рассевшись вокруг стола, читали газеты и журналы. Я взял одну из газет и прочитал об эвакуации последних войск Красной Армии из города Керчи. Новость не из приятных. На Харьковском направлении идут ожесточенные бои. На других участках фронта за последние дни существенного ничего не произошло.
В одном конце залы я заметил накрытый скатертью рояль. К нему легкой походкой подошел гражданин в штатском. Он замечательно исполнил песенку из кинофильма «Истребители».
Затем снова играла гармошка, и плясал допризывник высокого роста, тонкий и стройный. Я разговаривал с Черновой и Давыдовой. В 2 часа ходили в «Дубняк» сдавать нормы на значки. Бегали, прыгали и бросали гранаты.
Фотографировался на частной квартире. Вечером смотрели картину «Богдан Хмельницкий».

28 мая
Проверяю все протоколы общих комсомольских собраний. Немало мною с комсомольцами сделано дел. Жаль расставаться с такими хорошими ребятами.

13 июня
Отец прислал письмо с фронта. Он пишет: «Добрый день, дорогое семейство! Пишу вам письмо совершенно из другой обстановки – с боевого рубежа. Каждый день над нами летают немецкие самолеты, но им не удается сбросить бомбы – огонь зенитных орудий и наши истребители обращают их в бегство. Из моих друзей со мной никого нет, кроме Шеболдина, бывшего комвзвода. Жизнь настала боевая. Пишите чаще письма. Целую и смотрю на ваши фотокарточки. До свидания. Ваш отец П.М. Баранов».

14 июня
Два дня тому назад в поле за селом разбился военный самолет. Экипаж выбросился с парашютами. Вчера вечером обломки самолета перевезли в Рассказово.

18 июня
Знакомлюсь с Дусей Лисичкиной. Девушка понравилась мне своей смелостью в разговоре. Я ее никогда не видел днем. Говорят, что она имеет красивые черты лица. Сегодня вечером вместе с ней ездил на военной машине в клуб. Шофер оказался отчаянным парнем. Кузов машины качался из стороны в сторону, и Дуся, сидевшая рядом со мной, весело хохотала. В клубе мне не удалось ее увидеть. Вчера она попросила у меня третью часть «Закономерности». Я дал ей.

28 июня
Немецкие самолеты бомбили Тамбов. Из Спасского было видно, как рвались в воздухе снаряды зениток, лучи прожекторов высоко уходили вверх. Были видны ракеты.

8 июля
Были слышны взрывы фугасных авиабомб. Очевидно, бомбили Тамбов. В Рассказово была тревога.

10 июля
Наши войска оставили Старый Оскол. Ожесточенные бои идут западнее Воронежа.

28 июля
Вчера был у Дуси. Я люблю ее безумно. Стараюсь погасить хоть немного свои страстные порывы и чувства, которые губительно действуют на организм, но это плохо дается мне. Товарищи заметили, что я здорово похудел. Нет минуты, чтобы я не вспомнил о ней. Она везде со мной.
В тот день ночью я приходил с ней к своему дому. Она смотрела на полисадник, на крышу дома, залитую лунным светом, и улыбалась той самой улыбкой, которая мне так понравилась на первой встрече.
В тот же вечер я купался в реке, а она сидела на берегу и смотрела на побескоенную поверхность ее. Потом мы ходили в сад. Раза три прошлись по аллее. Простились рано утром.
Вчера видел ее отца. Он уже два дня живет в Спасском. Я чуть не возненавидел его: кто-то сказал, что он возьмет ее. Дуся успокоила меня.
Часто мы говорим о Владимире Маяковском. Оказывается, старший брат Дуси очень любит стихи Маяковского. Смеясь, я сказал: «В таком случае, если увидишь своего брата, передавай привет от влюбленного в Маяковского влюбленному в него же!». Она улыбнулась.
Порой я дохожу до состояния, когда не хочется уходить от нее. Не раз я приходил домой с восходом солнца. Днем на работе после бессонной ночи невольно перед глазами всплывал ее образ. Она настоящий друг мне.

21 августа
У меня радость: с фронта пришел отец.

1 сентября
Зачислен курсантом Тамбовского пулеметного училища.