Медицинское обеспечение

№ 1
Из воспоминаний З.А. Котовой *
1986 г.

[…]*. Часто мне вспоминается, когда мы ехали из-под Смоленска. В июле 1941 года по дороге, в вагонах, военные медики изучали, как пользоваться винтовкой, гранатой, одевать противогаз на раненого. За короткое время мы переквалифицировались на хирургических медсестер.

Первых раненых я перевязывала под городом Смоленском в госпитале № 113. Бои за этот город были ожесточенные, кровопролитные. Несколько раз в сутки отбивали г. Смоленск от фашистского нападения, но были вынуждены его оставить. Двадцать суток без отдыха перевязывали раненых бойцов и командиров Красной Армии и отправляли их в тыл.

Под Смоленском в районе станции Кардымово мы попали в окружение. Раненых много. Из медсестер были убиты Таня Прохорова, Лиза Чернышова. Эти товарищи были смелые, энергичные.

Мы отступили к городу Вязьме. На пути встретилась немецкая пехота. Она перехватила наши машины, погруженные с ранеными, и стала их расстреливать. Убили врача Сергееву Екатерину, медсестру Ломакину. Я чудом осталась живой. Собрали только легкораненых, которые спаслись от немцев, и переправились через реку Днепр. Ночью недалеко от Соловьевской переправы по реке плыли убитые лошади, солдаты и разный транспорт.

Было страшно: горят города и села, гибнет все вокруг. Переправа захвачена немцами. Часто мы были вынуждены прятаться по лесам Смоленщины. По пути переплывали реку Десна и вместе с ранеными перешли и поле боя. Только тогда мы попали в свое войсковое расположение. В свой госпиталь больше не попала и всю войну его не встретила.

Затем направили меня в запасной полк, в полевой походный госпиталь № 2266, который находился в г. Сухиничи. Госпиталь машин не имел, а были лошади с повозками.

В октябре месяце поступил приказ отступить на Москву. Раненых взяли с собой на повозки, а мы, медсестры, шли за ними пешком до самой столицы через г. Калугу.

Когда шло контрнаступление нашей армии под Москвой, то была сформирована санлетучка № 10, на которой возили раненых с передовой по железной дороге. Их вывозили с городов Наро-Фоминск, Малоярославец, Тихново-Пустынь до Смоленской области. Летучка № 10 попала под бомбежку. Все остались живы. После этого случая нас расформировали по госпиталям. Я была направлена в госпиталь № 177. Там я работала в приемно-сортировочном отделении.

Когда от Москвы отогнали гитлеровцев, наш госпиталь был направлен на Воронежский фронт. Развернулись мы в лесу гор. Боброва в 1942 году. Раненых много, их оперировали, перевязывали и отправляли санпоездом в тыл.

За хорошую работу мне был представлен в виде поощрения отпуск в Тамбов на две недели. Праздник Октября 1942 года я была дома. Брат, муж и отец были на фронте, я встретилась с матерью и родственниками. Для меня была радость еще и в том, что в Наро-Фоминске я встретилась со своим отцом. Радости и слез не было предела.

Шли жестокие бои в Воронежской области за реку Дон и село Верхний Мамон???. Много было раненых и обмороженных. Ведь зима 1942 года была холодная, морозы достигали сорока градусов. Купать раненых было холодно, иные из них поступали и тифозные.

Под Воронежем я сочинила небольшое стихотворение «Безымянная». Вот оно:

Но как я забуду то хмурое утро, 
То хмурое утро декабрьского дня,
Когда, презирая и смерть, и увечье,
Теплом ты своим прикрывала меня.
Ползла ты по снегу, железом иссеченному,
В окованной стужей задонской степи.
И красноармейцу, металлом калеченному,
Тихо шептала: «Родной, потерпи…».
В то хмурое утро, тяжко-кровавое,
Сдала ты, сестричка, меня в медсанбат,
Какая была ты – скромная, бравая?
И имя твое не узнал у ребят.
Но облик твой вечно храню в своем сердце
И утро то хмурое, Воронежский фронт.
Моя безымянная сестричка, поверь мне:
Твой образ в душе навсегда. Ферапонт.

Враг был отброшен далеко, и мы с Воронежского фронта переехали под город Харьков. Стояли недалеко от ст. Лозовая в селе Михайловка.

Бои за Харьков и Лозовую были ожесточенные, кровопролитные. Раненых не успевали отправлять. И под Лозовой в Михайловке мы попали в окружение врага. За вывоз раненых из окружения я была награждена медалью «За боевые заслуги».

Наш госпиталь вышел из окружения в гор Купянске. Было очень много раненых, зараженных и тифом. Из сотрудников госпиталя много заболело тифом. Начальник госпиталя капитан Новородовский умер от этой болезни, похоронили его в г. Купянске. Медсестры вылечились. Отступая, немцы в Купянске закопали в землю заживо 75 человек жителей. Были и дети. Их перезахоронили в братскую могилу около школы № 10. Весь процесс затем засняли на пленку киножурнала «За Советскую Украину».

Запомнилось и то, что в этом городе поймали диверсанта, который взрывал мосты, заводы, станции. Его судили и казнили через повешение.

При взятии города Днепропетровска всему нашему госпиталю пришлось переплыть на пароме, который жестоко бомбили.

В гор. Апостолове раненых обрабатывали секретным мылом «К», и сразу же тифозных больных не стало.

Весной 1944 г. принимали раненых из гор. Одессы, Николаева. Затем переехали в Молдавию. Нас встретили хорошо, активно помогали в работе взрослые и дети. Я сочинила стихотворение «Кишинев»:

Мы идем. Кишинев предвесенний… 
Бродит ветер по нивам седым,
И на запад, как тень преступлений,
Отступает пожарища дым.
Мы идем, и вслед за нами
Дни свободы и счастья идут,
Скоро-скоро над нами
Возвестит о победе салют.
Мы идем, и вслед за нами
Дни свободы и счастья идут,
Скоро-скоро над нами
Возвестит о победе салют.

В городе Кишиневе не пришлось побывать. Нас перевели на следующий день на другой фронт, на освобождение г. Ковеля. Раненых принимали в палатках, шалашах и землянках. Сами строили все необходимое. За освобождение Ковеля меня наградили благодарственной грамотой. Начальником госпиталя был врач Омельченко, а ведущим хирургом – Баев.

На реке Висле во время переправы наш госпиталь подвергся бомбардировке. Много медсестер было ранено. В г. Лодзи нас, медработников, поставили на учет по сдачи крови, мы стали донорами. Не задумываясь, мы сдавали кровь. За всю войну я сдала 8 литров для восстановления здоровья советских воинов, их быстрейшего возвращения в строй.

Коллектив нашего госпиталя № 177 работал четко, слаженно, без признаков усталости. В апреле 1945 года мы пересекли границу Германии. Граница Германии с Польшей была обозначена белыми столбами с черными на них полосками. На столбах прибиты доски с надписями: «Вот она, проклятая Германия!», «Бей врага в его собственной берлоге!», «Враг будет разбит! Победа будет за нами!». Какая была радость – мы достигли границы!

За прорыв обороны немцев и наступление на Берлин мне в числе многих других боевых товарищей была объявлена благодарность с вручением грамоты.

В основном были у нас раненые при освобождении Берлина. Мы, военные медики, очень верили в нашу победу. Видели и ощущали, как бойцы и командиры настроены по-боевому. И сами мы становились настоящими бойцами за жизнь и здоровье наших славных воинов. За вынос раненых из-под руин и оказание им помощи я была награждена орденом Красной Звезды.

Радостным был и для меня, и для всех советских людей День Победы, который я встретила в Германии. Все закаленные в огненной буре, в том числе и я, поставили свои подписи на рейхстаге. В то время я служила в 8-й гвардейской армии, которой командовал прославленный генерал В.И. Чуйков.

В День Победы почти каждый год мы, фронтовые медики, снова встречаемся друг с другом и как боевые друзья, и как родные и близкие люди. Все мы искренне хотим, чтобы наше, да и грядущее поколения никогда не узнали бедствий войны, всех ее ужасов. Пусть всегда будет мирное небо. 

Проклятье Гитлеру
Гитлер, Гитлер ты кровавый,
Людоед проклятый ты,
Сукин сын, подлец неправый,
От возмездия – в кусты
Улизнул. Крысиным ядом
Отравился и издох,
Никого с тобою рядом,
Твою душу проклял Бог. […]***.
Котова

ГАСПИТО. Ф. Р-9328. Оп. 1. Д. 6. Л. 48-53. Подлинник.
______________________________
* Из рукописи книги «Бойцы вспоминают минувшие дни».
** Опущены биографические сведения довоенного периода.
*** То же послевоенного периода.

№ 2
Воспоминания Л.В. Малютиной
1996 г.*

Война меня застала на четвертом курсе мединститута. 22 июня 1941 года наша группа должна была сдавать последний экзамен, а там каникулы. День был солнечный, теплый, настроение у всех приподнятое: как же – скоро отдых, встреча с родными. Но вдруг объявили: «Война, война!!!».

Сразу же все изменилось, как будто бы и солнце померкло. И нас будто кто подменил, как будто мы перешагнули за какую-то черту жизни. И уже не радовала сдача экзаменов, да и на каникулы никого не отпустили. Весь курс перевели на казарменное положение. По ночам по сигналу «Тревога» нас поднимали и строем вели на вокзал разгружать эшелоны с ранеными воинами и эвакуированными детьми. Днем мы ходили мыть школы и приспосабливать их под госпитали. Питание с каждым днем ухудшалось, но, тем не менее, мы, все как одна, стали донорами, хотя сами после сдачи крови падали в обмороки. А как же – раненым нужна кровь.

Зимой 1941 г. вместо каникул нас послали в Чадский район Пермской области на вспышку сыпного тифа, где мы перенесли первую потерю: двое студентов заразились и погибли.

В 1942 г. весной после госэкзаменов весь наш курс (кроме ребят, которых перевили в г. Куйбышев) санитарным поездом отправили в г. Вологду на курсы усовершенствования старшего медсостава, где мы должны были учиться три месяца. Но нас уже через три недели начали отправлять в формирующиеся воинские соединения. Меня с подругой направили в лыжную бригаду, которая формировалась в лагере «Лахта» под Архангельском. Начальник медсанслужбы доктор Гладков встретил меня криком: «Боже мой, скоро бой, а мне детский сад надо открывать».

В лагере началась настоящая военная жизнь. Время распорядилось не по часам, а по минутам, как говорится до седьмого пота. Начались тренировки на лыжах, [по] сборке и разборке палаток, развертыванию операционных и перевязочных столов и т.д. Когда бригада была полностью укомплектована, нас в теплушках отвезли в г. Тихвин.

В ночь под Новый 1943 год весь Волховский фронт выступил на соединение с Ленинградским фронтом. Задача – прорвать блокаду г. Ленинграда. Двинулась туда масса различных воинских соединений. Ночь была очень холодная, ветреная, мы все на лыжах в маскировочных халатах, лица закрыты шерстяными шлемами, запрещено разговаривать, курить, чиркать спички. Получили приказ срочно развернуть палатки и быть готовыми к приему раненых. Началась артподготовка, все кругом загрохотало, загремело, земля содрогалась, все горело, наша артиллерия била через нас. И вдруг все замерло. Такая тишина – до звона в ушах. И где-то издалека послышалось «Ура-а-а…». Это наша пехота пошла в бой.

Не успели опомниться, а к нам начали поступать раненые, закипела работа. Не успеют одного раненого снять со стола, как уже другого кладут. Не отрывая глаз от ран, с лица твоего пот градом, только даешь команду: «Сотрите пот» или «Дайте напиться». Если чуть-чуть схлынет поток раненых, успеем друг другу головы облить холодной водой и снова к столу. Кроме первичной обработки ран, остановки кровотечения, введения противостолбнячной и противогангренозной сыворотки, на раненых заводилась карта передового района – документ, с которым он следовал на следующий этап. Всю эту писанину и инъекции выполняли медсестры и фельдшеры, которым врач только успевал диктовать. А раненых все везли, несли, а кто-то сам шел, кто-то полз, кто-то как мог добирался до нас.

Помню, вошел один больной раненый в челюсть, а у него огромная кровавая борода до самого «пола». Нужно ее как-то отцепить, чтобы срочно остановить кровотечение и надеть на челюсть шину. Думаю, ведь больно же ему будет, когда я начну отрывать, а он показывает рукой: «Смелее, смелее». Потом принесли молодого парнишку, он не мог лежать, сидел на носилках. Посмотрела, а у него огромнейшая [рана] грудной клетки справа и в нее видно, как легкое дышит. Он задыхался – открытый пневмоторакс, срочно наложила ему повязку – «пробку», и он успокоился, заговорил.

После боев (ох, как мало осталось в живых) нас отвели на отдых в лесок, в огромную палатку. Мы как вошли в нее, так и попадали, кто где стоял, даже не расстегнули полушубков. От сильного переутомления у нас начались звуковые галлюцинации, и мы будили друг друга, крича: «Подъем! Раненые поступают». Долго не могли отдохнуть, не могли отмыть руки, они от крови были коричневыми. Потом к нам приходил начальник медслужбы и благодарил за работу, за стойкость и выносливость, за быстроту.

Бои закончились, блокада Ленинграда была прорвана, но война еще далеко не закончилась. Так как нас осталось очень мало, часть нашу расформировали, и я попала в госпиталь под Ленинград на станцию Хвойная. После работы на передовой жизнь в госпитале показалась раем: можно было помыться, поспать в постели, поесть за столом, поработать в настоящих операционных и перевязочных и, самое главное, было у кого поучиться. Да и бомбили госпиталь редко. Работы тоже было много. Но это уже не передовая. Летом, когда бои затихли, раненых поступало меньше, и нам удавалось делать даже плановые операции.

В окрестных лесах оставались еще отдельные группы немцев, и часто поблизости вспыхивали бои, их называли «боями местного значения». И вот однажды совсем недалеко вспыхнул такой бой. Нас с подругой начальник госпиталя послал туда помочь обрабатывать раненых. Дорога шла через кладбище, мы быстро бежали, стало жарко, шапки сдвинули на затылок. Я бежала первой, Тамара за мной. Вдруг слышу выстрел, выстрел, выстрел. Шапка с меня слетела. Это снайпер ударил в звездочку на шапке. Успела крикнуть: «Ложись!». Мы упали среди могил и чуть шелохнемся – сразу же начинают стрелять. Лежа без движения, мы незаметно для себя уснули. Сколько прошло времени – не знаем, только проснулись от тишины. Солнце было уже высоко, в лесу даже птицы посвистывают. Встали, пошли на ту поляну, где шел бой. Мы не дошли до нее немного, снайпер снова нас остановил. И мы поэтому не выполнили приказ. Очень расстроились, что нам попадет, быстро возвратились в госпиталь. А там как раз прибыла «летучка» с ранеными и нам крикнули: «Быстрей переодевайтесь и в операционную». Нас не ругали, не осуждали.

Работали, спасая раненых. Так продолжались обычные военные будни до незабываемого дня Победы.

Л. Малютина, врач,
бывший командир медсан. взвода
11-й лыжной бригады
2-й ударной армии Волховского фронта

ГАСПИТО. Ф. Р-9291. Оп. 5. Д. 2. Л. 45-47 об. Подлинник рукописный.
_______________________________
* Дата установлена по соседним в деле документам.

№ 3
Из воспоминаний А.А. Медведевой *
1986 г.

[…]**. Весной 1941 года я закончила институт и получила квалификацию преподавателя педагогики и методики в дошкольных педучилищах. Но жизнь распорядилась по-своему. В апреле мы получили дипломы, а 22 июня началась Великая Отечественная война.

Проводив на следующий день на фронт самых близких и дорогих мне людей, я подала заявление с просьбой принять меня на курсы медсестер, по окончании которых послать на фронт. Так, по зову сердца, по комсомольскому и гражданскому долгу, уже на третий день войны 24 июня я вновь села за ученический стол.

В ноябре 1984 года газета «Тамбовская правда» печатала на своих страницах архивные документы 1941 года. В одной из информаций Тамбовского горкома партии обкому ВКП(б) от 24 июня 1941 года говорилось: «В горком ВЛКСМ подано двести заявлений девушек комсомолок с просьбой принять их на краткосрочные курсы медсестер, по окончании которых просят послать их на фронт». И я не без гордости подумала, что к этой информации имею прямое отношение. За годы войны восемь тысяч медсестер и четыре тысячи сандружинниц были подготовлены Тамбовским обществом Красного Креста.

Окончив без отрыва от работы 6-тимесячные курсы медсестер первого военного набора, я была мобилизована в армию и направлена во фронтовой военно-санитарный поезд № 1053, принадлежащий фронтовому эвакопункту № 37, который за четыре года обслуживал шесть разных фронтов: Брянский, Калининский, Сталинградский, Ленинградский, Карельский и 2-й Прибалтийский. Но длительнее всего наш поезд был предан Ленинградскому фронту (с 7.02.43, когда была построена железная дорога по Приладожскому коридору и через километровый Невский мост, названная дорогой Победы, до февраля 1944 года).

Мы забирали раненых из медсанбатов и полевых госпиталей и перевозили их в госпитали ближайшего фронту тыла. Это были тяжелейшие, изуродованные металлом люди (так называемые нетранспортабельные), которых нельзя еще было эвакуировать в глубокий тыл, но нельзя было и оставлять во фронтовых госпиталях, куда постоянно доставляли новых раненых и больных воинов. Нам все время приходилось курсировать вблизи фронтов. Были еще тыловые, хорошо оборудованные санитарные поезда, которые эвакуировали раненых в глубокий тыл. Их называли госпиталями на колесах.

Четыре долгих тяжких года, дни и ночи на колесах. В постоянном движении с ранеными, больными, обожженными, обмороженными и контужеными воинами по трудным, перегруженным, неспокойным военным железным дорогам нашей разоренной, разграбленной, печальной страны.

Как все это было непросто… Сколько сил, выдержки, внимания, терпения, заботы, постоянного физического и нервного напряжения требовала наша военная служба. Каждая медицинская сестра обслуживала три вагона-теплушки с тяжелоранеными и больными воинами и два дополнительных вагона с легкоранеными, больными или контуженными. Такие прицепы сопровождали нас почти в каждом рейсе. И если первые требовали постоянного наблюдения, нуждались в уходе, лечении (уколах, перевязках, лекарствах), то за другими приходилось постоянно переживать и следить, чтобы никто из них не отстал от поезда на остановках. Это считалось «ЧП» и влекло наказание. Каждого принятого воина с личными вещами, с историей болезни, с записями, сделанными в пути следования поезда об оказанной помощи, лечении, осложнениях и пр., нужно было сдать в госпиталь.

Особенно трудно было, когда загруженный до отказа поезд попадал под бомбежку вражеской авиации. Первое страшное боевое крещение мы получили зимой 1942 г. под Брянском. Жертвы были огромны.

Наши переживания безграничны. С каждой такой бомбежкой мы взрослели, мужали, седели, учились стойкости, выдержке, умению преодолевать любые трудности, владеть собой в любой обстановке. Во время бомбежек часто бросалось в глаза несоответствие между напряженными, беспомощными лицами раненых мужчин и сдержанными, спокойными лицами женщин, выполнявших свою работу. Это было, когда, попав впервые в санитарный поезд, тяжелораненые воины оказывались безоружными, лишенными возможности давать отпор, уничтожать ненавистных врагов, были незащищенными перед лицом опасности.

Девушки, женщины-медсестры, санитарки, сандружинницы привычно уже выполняли свой гуманный долг по спасению, оказанию помощи и эвакуации раненых. Мы видели и плачущих пожилых мужчин, и совсем молодых, но уже поседевших юношей, едва вырванных у смерти усилиями медиков. А тут самым главным было – уметь вовремя отвернуться, не дать понять, что ты увидела, как бежит по щеке жгучая и скупая мужская слеза.

С болью в сердце, со слезами на глазах проезжали мы через разрушенные города, до тла сожженные села. Видели голодных, измученных, лишенных крова людей и среди них детей с застывшими в ужасе лицами, с потухшими глазами, забывших про улыбки на бледных губах. Они переносили голод, бомбежки, видели пламя пожаров, смерть матерей, гибель ближних. И самое страшное свидетельство войны – раненые и убитые дети, голодные, грязные, босоногие, осиротевшие дети жестокой войны. Ежедневно встречали мы их на своем пути по фронтовым железным дорогам.

В поезде детей отмывали, кормили, приводили в порядок одежду, а потом сдавали их вместе с ранеными. Оттуда ребят – чаще уже с тыловыми поездами – отправляли в детские дома. Так сотни тысячи детей были спасены от голода, болезней, а то и неминуемой гибели военно-санитарными поездами.

75 % личного состава нашего поезда составляли девушки-комсомолки и молодые коммунисты. Сколько погибло их от бомбежек вражеской авиации, артобстрелов, крушений, пожаров от немецких зажигательных бомб… Но в нашей памяти, в сердцах, перед мысленным взором живых они навсегда остались молодыми, бесстрашными, верными патриотами своей Родины.

После полного освобождения от фашистских захватчиков нашей советской земли нам довелось вывозить раненых из советских госпиталей, расположенных в Польше, Румынии, Германии и Чехословакии.

Указ Президиума Верховного Совета СССР о расформировании военно-санитарных поездов был издан 25 сентября 1945 года. Но наш и несколько других поездов получили приказ продолжить и завершить возвращение наших раненых на Родину, а затем вывезти репатриированных из Германии (насильно угнанных в рабство, в фашистскую неволю советских людей из оккупированных городов и сел нашей страны и освобожденных из фашистских лагерей советских военнопленных).

Только 31 декабря 1945 г. в самый канун Нового первого мирного 1946 года я вернулась домой, возвратилась к работе с детьми. […]***.

Александра Аркадьевна Медведева 

ГАСПИТО. Ф. Р-9328. Оп. 1. Д. 6. Л. 61-65. Подлинник.
______________________________
* Из рукописи книги «Бойцы вспоминают минувшие дни».
** Опущены воспоминания о предвоенных годах.
*** То же биографические сведения послевоенного периода.

№ 4
Из воспоминаний М.В. Кузнецовой *
1986 г.

Войну я познала с 1942 года. Будучи еще студенткой 5-[го] курса мединститута, уже была на линии фронта под Сталинградом. Ехала из Астрахани в Саратов. Не доезжая ст. Эльтон, налетела на эшелон вражеская авиация. Разбомбили эшелон, и нас осталось в живых семнадцать человек. «Мессеры» летали бреющим полетом и оставшихся в живых расстреливали.

Стало тихо, прекратились налеты и бомбежки, и мы вышли вглубь калмыцких степей, где находились несколько дней, питались отходами. Обессиленные, мы еле добрались до железной дороги, куда прибыл рабочий батальон. Нас накормили и довезли до ст. Эльтон.

Начальник станции звонит в Саратов: «Принимайте гостей, такие грязные измученные молодые люди прибудут к вам». Начальник станции г. Саратова ответил: «Не может быть, чтобы на этом пяточке могли быть живые люди». Везли нас на бронепоезде. На вокзале г. Саратова нас встретили, накормили лапшой. Вот тут-то мы все разболелись, болели желудки.

Далее нас определили в общежитие мединститута, перевели на военный факультет. В клинике академика Миротворцева мы проходили практику. Вел ее сам академик Миротворцев. Мы, выпускники, принимали раненых со Сталинградского фронта. Мы обрабатывали одного раненого. У него спина вся обугленная, черная, сожженная. Он не кричал, не стонал, а только просил: «Девочки, потихоньку, а то нестерпимо больно». Таких, с ожогами, было очень много, а также с ранениями в конечности, в живот и голову. Раненые были разных возрастов, но какая у них была сила воли, выдержка, а ведь боли у них были нестерпимые.

По окончании военного факультета я была направлена на Воронежский фронт, где служила в санитарном управлении фронта (1943). Мы, медики, выносили раненых с поля боя. Начальником у нас был майор Кофтон, а начальником сануправления – генерал Семека.

И вот, в одну из ночей на нас напали немцы. Наши войска освободили от немецких захватчиков село Доцентовку. В этом селе наше сануправление развернулось. Нас распределили по хатам. Слышу, ночью шорох в коридоре. Мы с хозяйкой взялись за дверь, держим ее, чтобы не смогли открыть. Слышим, с чердака один прыжок, второй – и рвут дверь. Но в эту ночь мы должны были передислоцироваться. Было страшно, хозяйка говорит: «Наверняка наши войска опять сдали нас немцам». Но она ошиблась. Военный дежурный стучит в окно: «Товарищ военврач, выходите, машины готовы». Но я выйти не могу. Прислали патрулей и взяли двух немцев.

Оказывается, когда наши войска пошли в наступление, четыреста человек немцев в лесу остались отрезанными. А эти пятнадцать человек (разведка) напали на нас. Жертв не было. Мы выехали в село Васильки, только что освобожденное нашими войсками. В этом селе страшно было. При отступлении немцы оставили много трупов, виселиц. Мы, медики, всю ночь простояли в полицейской хате, пока настало раннее утро.

Выехали, и вот здесь приключилось со мной невероятное. Я пошла в продпункт получить продукты и потеряла продаттестат. Шла по красным флажкам. Обратно пошла также, но минеры местность разминировали и флажки переставили. Я заблудилась. Зашла уже вечером в одну хату.

Женщина, мужчина и парень пили самогон. Я сразу сообразила: что-то здесь нечисто – мужчины, а не воюют. Это были бендеровцы, они закрыли дверь и сказали: «Ты отсюда больше не выйдешь». Я не растерялась и говорю: «Я сама воевать не хочу. Мой вещмешок я у вас за домом спрятала». Парень отвечает: «Я принесу…» Я попросилась с ним пойти за вещами. Они открыли дверь, и я так бежала от них, что парень не мог меня догнать. Прибежала к опушке леса, а наши части пробираются лесом. Меня схватили, и повели в особый отдел. А мой муж работал начальником контрразведки «СМЕРШ». Приводят меня к нему, и докладывает солдат: «Товарищ майор, шпионку поймали…». Такой был смех. Муж говорит: «Это моя жена. Почему ты не передислоцировалась со своими медиками?». Я мужу все рассказала. Потом в этой хате были взяты бендеровцы.

С частью мужа лесом стали продвигаться, и нам навстречу идут женщины, мужчина и старик. Они упали на колени перед нами и заплакали. Был хутор, когда немцы отступали, то его сожгли, а жителей расстреляли. Вижу святые холмики с крестиками. Старичок заплакал, говорит мне: «И старушку мою расстреляли». Мы спрашиваем: «А как же вы остались в живых?». Они стояли в последнем ряду, когда же начались расстрелы, они упали, и их завалило расстрелянными людьми. Далее мы приехали в Прохоровку, и я догнала своих медиков.

Потом я была направлена в хирургический полевой подвижной госпиталь № 250, полевая почта 225. Мы расположились в городе Сумах в день его освобождения. Когда въезжали в город, все еще было заминировано. И вот в Сумах мы вскрывали яму. Наш советский госпиталь оставался в плену у немцев. И они раненых живьем закапывали в землю. Это было, по моему, в 1943 году. Трупы были как зажаренные, как закопченные, ужас. Мы достали примерно пятьсот трупов, сделали им братскую могилу. Свои звездочки с пилоток положили им на могилы.

Еще вот о чем: когда я закончила мединститут и поехала на фронт, то проезжала Тамбовщину. И вот мама моя бежала за эшелоном и кричала: «Дочка, пошла по пути отца, погибнешь». Эшелон уходил далеко на запад, а мама упала между рельс, и так черный комочек и остался у меня в глазах…

А когда проезжала станцию Касторная, на наш эшелон налетела вражеская авиация, было много жертв. Много видела детишек-сирот голодных, прячущихся в лесах. Я получила ранение касательное левой голени, ушибы головы и ног. Встать не могла. Меня буквально подхватили два солдата и в ближайшую хату спустили в погреб, перевязали ногу, и снова в путь. Доехали до города Курска, где повторно получили боевое крещение, т.е. бомбежку.

Поступали разные раненые: в живот, грудь, конечности, но нас, медиков, удивляло их мужество, терпение от боли и их выносливость. Эпизодов в медицинской службе много, коснусь нескольких из них.

Мне довелось оперировать одного раненого. Мы с ним поспорили, будет ли он выдерживать операцию без общего наркоза. Он очень просил дать ему стакан спирта, но только не наркоз. Медсестра операционная Валя наш спор разняла. И вот я стала удалять осколки с нижней конечности под местной анестезией. Он не кричал, а скрежетал зубами, я приказала дать бойцу еще полстакана спирта, и он запел: «Всюду я Вселенную проехал…» и т.д.

Еще у меня лежали два танкиста с обожженными лицами, а они снова рвались на фронт. Я была удивлена их стойкости, мужеству. В 1944 г. я служила в СЭГ-400 в эвакогоспитале. Работа ничем не отличалась от ХППЕ**. Такие же раненые с поля боя, такие же операции, такая же выдержка и стойкость наших защитников Родины. Можно без конца писать о наших воинах, об их подвигах, страданиях, о том, что воюют за свою отчизну.

Пришлось мне побывать в одном населенном пункте. Заметил меня «мессер», с мужем я шла, и как дал очередь по нас. Мы еле смогли вбежать в хату, где хозяева ее – старик и старушка – были на печи, упали с нее. А крышу дома так и снесло. Старые люди нам рассказали: вот обожженные колья – это смерть наших людей, т.е. когда отступали немцы, то собрали двадцать семь женщин с маленькими детьми и нашу сноху с грудным ребенком. Посадили их на колья, облили керосином и сожгли всех их.

По военным дорогам (это было на Курской дуге) видела два колодца: один забит поросятами, другой – детьми. Все эти зверства проявляли немцы из СС при отступлении. […]***.

Кузнецова Мария Викторовна 

ГАСПИТО. Ф. Р-9328. Оп. 1. Д. 6. Л. 54-57. Подлинник.
______________________________
* Из рукописи книги «Бойцы вспоминают минувшие дни».
** Так в документе. Следует читать – ХППГ.
*** Опущены биографические сведения послевоенного периода.

№ 5
Воспоминания Т.К. Старковой *
1986 г.

Из полевого госпиталя (он был расформирован) я попала в ЭГ 1585. Осенью 1943 года нам пришлось принять другой госпиталь, находящийся от нашего на 4 километра. Там были очень тяжелые раненые, которых нельзя было эвакуировать в тыловые госпитали. Временно нам пришлось одновременно работать в двух госпиталях: предстояло наших раненых переместить в новый госпиталь.

Ведущий хирург Серафима Петровна выделила медицинский персонал для работы на новом месте, и мы пешком отправились туда – в Зиноидино (Курская область). С нами пошло несколько человек из нашего госпиталя, уже выздоравливающие.

Серафима Петровна уже бывала в Зиноидино и хорошо ориентировалась.

- Я хочу дать тебе одну палату. - сказала она мне. - Пойдем, познакомишься. 
- Одну? - удивилась я. - Почему одну?
- Если возьмешь рядом палату черепников, я буду только рада.
- Ну, конечно, возьму, хотя черепников раньше не вела (черепники – раненые в голову).

Мы подошли к дверям, и Серафима Петровна открыла их со словами:

- Вот это твоя палата.

Я остановилась на пороге. Это был зрительный зал заводского клуба, переполненный ранеными. Лежали они на нарах в четыре ряда. Мы прошли по проходам между нарами, их было два.

- Здесь более ста человек, поэтому соседнюю палату возьми временно, пока мы не переберемся сюда. Мне придется работать тут и там. Сегодня я буду здесь, но вечером уйду туда.

Так и было. Весь день мы работали вдвоем, кроме врачей никого не было, а в ночь я осталась одна. Это была страшная, кошмарная ночь, которой, казалось, не будет конца. Мед. сестер немного, хорошо, что пришли наши раненые. Всю ночь они приносили воду и поили раненых. Электрического света не было, водопровод не работал – отступая, немцы все вывели из строя. Керосиновых ламп не доставало, в коридорах горели коптилки.

Итак, у меня сто четыре раненых в одной палате и 15 в следующей. В большой комнате в смену работали одна медсестра и одна санитарка. Большинство раненых были прикованы к постели, лежали в гипсовых повязках, у некоторых повязки или гипс на обеих руках.

Выручали выздоравливающие из нашего госпиталя. Даже с повязкой или гипсом на одной руке они отлично помогали: поили, переносили раненых в операционную или перевязочную на носилках, измеряли температуру, подавали мочеприемники, разрезали, распиливали гипсовые повязки по нашим указаниям, умывали и кормили тех, кто не мог сделать этого сам.

Приходилось работать и днем, и ночью, иногда урывая для сна 2-3 часа, а иногда и без этого. Дежурить приходилось часто, можно было неделями не уходить из отделения. Надо было сделать обход, осмотреть раненых, поговорить с каждым, затем сделать перевязки, некоторых взять в операционную и т.д. Все это делалось быстро, активно, время экономили. Самым трудным было сделать записи в истории болезни или операционном журнале. Как присел к столу, силы оставляют тебя. Глаза закрываются, ручка чертит зигзаги и выпадает из рук. И стоя писать очень трудно – глаза закрываются, голова опускается на стол. Но никто не жаловался, что трудно работать.

Все медицинские сестры были очень активными донорами, переливание крови делалось прямым путем – на один стол клали раненого, на другой донора. Шутя, их называли побратимами.

х х х

Сентябрь 1943 года. После операции надо раненого отнести в палату, а санитаров около нет. Медицинская сестра Галя Мацак и я укладываем раненого на носилки и беремся за них. Госпиталь располагался в нескольких зданиях, нашего раненого нужно было отнести в небольшой домик на этом же дворе. Галя шла впереди и вдруг споткнулась у порога, не могла сразу перешагнуть, а дальше пошла, прихрамывая. Остановились. Я спросила:

- Ты ушиблась, Галя? Передохнем?

Она стояла лицом ко мне, смущенно улыбаясь.

- Нет, я не ушиблась. Разве Вы не знаете? Я немного хромая, я на протезе. Он немного сломался и трет. Болит немного.

Я недавно прибыла в этот госпиталь и не всех хорошо знала, не замечала, что Галя прихрамывает. Смотря на круглолицую, румяную, всегда веселую, с ясными и ласковыми голубыми глазами девушку, трудно было поверить, что она на протезе, который причиняет ей боль. Протез сломался, и Галя его сама отремонтировала, но что-то было неладно. У Гали оказались кровоточащие потертости, но она не жаловалась, боясь, что ее освободят от работы хотя бы на время.

До конца войны мы работали с Галей вместе в одном отделении и даже в одних палатах. До конца войны она была одним из лучших работников госпиталя. И Галя была активным донором, сама предлагала взять у нее кровь раньше, чем это было можно. Галя умела уговорить беспокойного раненого, успокоить его перед операцией, ласково и внимательно выхаживать потом. Не один из выписывающихся в часть выздоравливающих раненых мечтал жениться на Гале, зарегистрироваться сейчас.

После окончания войны Галя вышла замуж и покинула госпиталь раньше других. Она стала Галиной Ивановной Ермолаевой, в настоящее время живет в Черкасской области, работала в дет. яслях, теперь на пенсии. Мы встречались несколько раз. Галя приезжала ко мне в Тамбов, ждет к себе в гости. Мы переписываемся. Галя – настоящий советский человек. Человек с большой буквы.

х х х

Поезд остановился на ст. Лиски (теперь – Георгиу-Деж). Мы выскочили из вагонов и осмотрелись. Здания на станции были разрушены, иногда оставалась одна стена или половина ее. Груды кирпичей, мусора. Страшно и неуютно. Людей не видно. Работники станции размещались в одноэтажном здании со следами артобстрела. Оттуда спешил к нам начальник станции. Обращаясь к начальнику госпиталя, он сказал:

- Вам здесь задерживаться нельзя. Выгружайтесь и вывозите имущество скорее. Через два часа начнут бомбить станцию – так каждый день. Смотрите, что делается вокруг. Как можно скорее, станция – самое опасное место.

Был май 1943 года, вторая половина дня. Мы прибыли в теплушках. Двери вагонов открыты широко, выгрузка идет быстро, работают все – настоящий аврал. Все наше имущество сложено на перроне, весь личный состав госпиталя здесь же.

Шоферы возились около своих полуторок, спешили. Здесь распоряжается старшина – немолодой, высокий, худощавый и строгий мужчина, имевший редкую фамилию Сорока.

В первую очередь отправили кухню. Когда в последний рейс погрузили остатки нашего багажа, все вздохнули с облегчением. Наличные вещи были в солдатских вещ. мешках, почему-то носивших название «сидор». Часть «сидоров» увезли на машине, а многие девушки несли их сами, закинув лямку на плечо.

Нам в городе Лиски были отведены два дома с большим двором. Когда мы собрались во дворе, то с удовольствием отметили, что кухня успела сделать свое дело. Повар Ася Сакалдина весело приветствовала нас и приглашала получить пищу. Мы подходили с котелками и получали густой кулеш и большой сухарь. У каждого была алюминиевая ложка, столовой не было, устраивались, кто как мог. Сухарь был большой и плохо размокал, долго держишь в кулеше, а потом можно обсосать по краям. Но все это казалось очень вкусным – и кулеш, и твердый неразмокающий сухарь.

Через некоторое время повар угостила нас чаем. Больше всего было хлопот у старшины Сороки. Надо было всех обеспечить ночлегом, поставить дежурных, провести вечернюю поверку. Выговор у старшины был особенный, над ним подшучивали иногда молоденькие медсестры, хотя и все уважали Сороку.

- Почему вместо сапог тапочки? - строго спросил Сорока Машу Арестову. 
- Очень устали лапочки. - бойко отвечала Маша. - На поверку я приду по форме, в сапогах.

Вечер прошел беспокойно. Появились вражеские самолеты, по их завывающим звукам определяли, что это чужие. Яростно били наши зенитки, стараясь их отогнать, но они возвращались и сбрасывали бомбы, главным образом, на станцию. Бомба летит, издавая отвратительный звук, и, кажется, что она летит на тебя. Затем взрыв, иногда грохот от падения разрушенных построек.

Бомбили каждый день: говорили у нас, что немецкие самолеты ворчат: «Ве-зу, Ве-зу, Ве-зу…». А затем бомбят: « На! На! На!». Потом мы наблюдали, как наши зенитки сбивали вражеские самолеты, но это уже в другом месте.

х х х

Через руки мед. работников прошла огромная масса раненых всех возрастов и национальностей. Некоторые раненые запомнились на всю жизнь. Это Леша Кроколев – сапер, погибший после ампутации ноги, в возрасте 23 лет. Это 19-лет[ний] Лева Ортман, который, лежа на операционном столе (готовилась ампутация левого бедра), просил разрешения петь пока не уснет, и пел: «Ведь ты моряк, Мишка…», путая слова и строки, останавливаясь, вздыхая и всхлипывая. И мы, врачи и медсестры, стояли, не имея возможности стерил[ьными] руками вытереть слезы. Это за нас делали санитарки, и Леву мы потеряли. Это была его лебединая песня.

Можно много назвать раненых и мед. персонала госпиталя, которые отдавали для победы все: жизнь, здоровье, кровь… Действительно, совет[ский] народ жил под лозунгом «Все для фронта, все для Победы!».

Старкова Тамара Константиновна

ГАСПИТО. Ф. Р-9328. Оп. 1. Д. 6. Л. 68-72. Подлинник. Ф. Р-9291. Оп. 8. Д. 63. Л. 59-60 об. Автограф.
_________________________________
* Из рукописи книги «Бойцы вспоминают минувшие дни».

Старкова Тамара Константиновна родилась в 1912 г. в г. Малоархангельске Орловской области, в семье служащих (отец - адвокат, мать - учительница начальных классов ). Там же окончила среднюю школу с педагогическим уклоном в 1930 г., после чего учительствовала 2 года и 2 года работала табельщиком на ф-ке в г. Серпухове. В 1940 г. окончила педиатрический факультет Воронежского медицинского института и по распределению попала в Пичаевский р-н Тамбовской области. В армию призвана в начале 1943 г. Сначала работала в полевом госпитале, затем в эвакогоспитале 1-го Украинского фронта. Окончание войны встретила в Германии, в г. Бреслау. Демобилизовалась в марте 1946 г. Госпиталь, в котором работала Т.К. Старкова, занимался оздоровлением репатриантов, многих из которых надо было серьезно лечить, прежде, чем отправить в Советский Союз. Награждена орденами Красной Звезды, Отечественной войны 2-й степени, «Знак Почета», а также медали, знаками и значками отличника здравоохранения и санитарной службы. (ГАСПИТО. Ф. Р-9291. Оп. 8. Д. 63. Л. 59-60 об.).